В наши дни публицисты любят спорить о “качестве” элиты — администра­тивной, военной, дипломатической, интеллектуальной... Особенно часто по­лемизируют о свойствах современной российской элиты, творящей большую политику в России. Притом критерий, с помощью которого определяется ка­чество, в подобных спорах чаще всего произвольный. Российские верхи бы­вают хороши или плохи в зависимости от того, что “текущий момент” диктует автору статьи...

Между тем, единственный критерий, с помощью которого можно сколько- нибудь надёжно оценить деятельность элиты, — это плоды её работы. Проще говоря, военная элита должна побеждать на полях сражений, дипломатичес­кая — заключать выгодные для страны соглашения, административная — обес­печивать достойную жизнь народу, законность и порядок.

И в отношении современности здесь, мягко говоря, много вопросов. Ес­ли пользоваться правилом “узнаешь по плодам их” последовательно, возник­нет странное ощущение: политическая элита современной России словно бы расколота на фрагменты, не составляющие никакого единства. Кто-то более или менее честно работает на страну, а кто-то... — как бы это выразиться точ­но и вежливо в одно и то же время?.. — оказался в роли живого актива внеш­них сил, для коих Россия — расходный материал. Наверное, можно говорить о том, что значительная часть нашей политической элиты “приватизирована” и “акционирована” извне.

Для того чтобы понять, насколько эффективнее работает элита “монолит­ная”, не изувеченная трещинами и расколами по всем направлениям, стоит приглядеться к русскому прошлому. Были ведь там времена, когда страна уп­равлялась элитой, органически выращенной самою русской почвой. Напри­мер, эпоха допетровской Руси.

Что представляли собой элиты России и сколь удачно решали они глав­нейшие задачи, удобнее всего показать на примере элиты военной.

Между Иваном Великим и Петром I лежит величественная эра Москов­ского царства. Именно тогда из россыпи мелких самостоятельных княжеств и земель родилась единая могучая Россия. Именно тогда расширилась она от Киева и Смоленска до Тихого океана. Именно тогда отстояла она свою не­зависимость от сильных и опасных врагов.

Казалось бы, двести с лишним лет масштабных войн должны были поро­дить мощную военную элиту, десятки блистательных командармов. Ведь кто-то
присоединял же к Москве Новгород Великий и Тверь, громил Литву, бил татар, брал Казань и Полоцк, освобождал Москву от польских захватчиков, отбивал Малороссию у Речи Посполитой! От рождения своего Московская держава бы­ла принуждена воевать неустанно. Границы её пылали то и дело, сама жизнь её не раз висела на волоске. На протяжении двух веков мирное десятилетие воспринималось русским обществом как утопия: такого быть не может, пото­му что не может быть никогда! Наши предки неустанно дрались насмерть с ко­чевыми народами, поляками, литовцами, немцами, шведами, турками...

Держава устояла.

Но чего это ей стоило!

В XVI веке Московское государство должно было каждый год собирать и в полной боевой готовности отправлять “в поле” одну, две, а то и три ар­мии. Если ни на одной из русских границ не велось боевых действий, что ж, этот год можно было называть счастливым, но войска все равно приходилось выводить... во избежание скверных неожиданностей.

Соответственно, очень многое зависело от того, кому доверяли командо­вание действующей армией. И действительно: военная история России конца XV-XVIIстолетий полна великих имён. Искусных и отважных полководцев у нас хватало!

Но кого из них знает образованный русский наших дней? Пожарского. Как же не знать Пожарского, он вошёл во все учебники! И... и... и всё. В луч­шем случае, Скопина-Шуйского, в самом лучшем случае — Ивана Шуйского, ибо его Карамзин назвал спасителем России.

Такие полководцы-титаны, как Даниил Холмский, Даниил Щеня, Семён Микулинский, Михаил Воротынский, Дмитрий Хворостинин, Андрей Голицын, Борис Лыков, Юрий Барятинский, Яков Черкасский, Юрий Долгоруков, Иван Хованский, Григорий Ромодановский для подавляющего большинства рус­ских — неизвестно кто.

В том числе и для тех, кто всерьёз интересуется историей своего народа.

Более того, наш современник не очень понимает, откуда они все взялись, какое сословие их породило, что за школа в отсутствие каких бы то ни было воинских училищ дала им знания, приводившие от победы к победе.

Вот об этом и стоит поговорить.

АРИСТОКРАТИЯ КАК ФАБРИКА ВОЕВОД

Исторические источники называют сотни имён русских военачальников допетровского времени. Это позволяет безошибочно определить, какая сре­да являлась тогда живой “фабрикой полководцев”.

90% от числа всех сколько-нибудь крупных военачальников — выходцы из русской аристократии.Не просто из дворянства, нет, из наиболее знатной его части, то есть боярско-княжеских родов.

Исключения редки.

Таков, например, казак Ермак, столь же далёкий от аристократии, как сельская ворона от павлина в царском саду. Но он командовал несколькими сотнями бойцов, и поход его для Москвы выглядел как микроскопическое предприятие. Если бы Ермак сам не сообщил бы Ивану IV о своем фантасти­ческом успехе, его могли бы и не заметить.

Талантливые служаки-дворяне, в опричнине возвышенные Иваном IV бо­лее, чем позволяла их “родовая честь”. Например, даровитые воеводы Миха­ил Безнин и Игнатий Блудов.

Кто-то из незнатных дворян пробивался в военную элиту за счёт удачной матримониальной комбинации, как Никифор Чепчугов-Клементьев.

Ну, а некоторые на время возвысились из “полевых командиров” в стол­пы царства, когда на просторах России бушевала Смута, и государственный порядок на время хаотизировался. Таков знаменитый Прокопий Ляпунов. Но всё это — кадровые аномалии. До XVIII века простой дворянин неаристо­кратического происхождения мог занять высокий воинский пост лишь в силу каких-то экстраординарных обстоятельств.

РОД, СЛУЖБА И ЗЕМЛЯ

В XVI веке на Руси происходила борьба между древними родовыми усто­ями, пронизывавшими всю жизнь общества, и государственным интересом, тяготевшим не к роду, а к службе. Начало служилое, намертво прикреплён­ное к монарху, его милостям и опалам, его высоким помыслам и ничтожным капризам, худо согласовывалось со старинным дружинным бытом, жившим в крови нашей знати. Государи московские желали править единодержавно, возвышаясь над обществом, подчиняясь одним лишь заповедям Христовой веры, но не каким-нибудь обязательствам законодательного или семейного свойства.

Жизнь Московской Руси, постепенно собиравшей из крошева малых кня­жеств и вечевых республик великое Царство, была пестра, сложна. Великий князь московский подчинялся многим древним обычаям. Землёй своею он владел вместе с родом, с семейством. Ближайшая родня его имела широкие права на полусамостоятельный политический быт в своих уделах, являвших­ся отдельными частями громадной “семейной вотчины”. Удельный мятеж мог свалить великого князя с престола или, во всяком случае, крепко испортить его планы... Очень медленно, очень трудно умирало представление о коллек­тивном, “семейном” правлении землей. Чудо, что Московское княжество не развалилось на отдельные государственные образования!

Бояре при дворе великого князя когда-то назывались “старшей дружи­ной” и могли покидать своего князя, если видели, что оставила “вождя вои­нов” удача, что утратил он искусство побеждать врагов. Осознав слабость правителя, дружинники принимались оглядываться по сторонам в поисках но­вого вождя, отмеченного счастьем и высоким воинским умением. А когда пе­реходили к нему, то ничуть не стеснялись долгом в отношении прежнего гос­подаря. И боярские семейства XV-XVIвеков отлично помнили древнее своё право: уйти в другую “дружину”, если потребуется. Спорный вопрос заклю­чался лишь в том, кому достанутся земли, которыми владел боярин, когда служил предыдущему князю. Но если право на них отстоять не удастся, то, на худой конец, новый правитель пожалует что-либо взамен. Так мыслили по­томки “старшей дружины” при дворе Дмитрия Донского, Василия Тёмного, Ивана Великого. Дружинное мировидение это перешло, хотя бы отчасти, и в эпоху Ивана Грозного.

Ну, а князья, оказывавшиеся при дворе московских монархов, очень хо­рошо помнили: Русь — коллективное владение огромного, разветвившегося рода Рюрика, за исключением западных её областей: там — “вотчина” развет­вившегося рода Гедимина. И как потомки Рюрика или Гедимина, все они име­ли древнее право на частицу этих владений. Малую ли, большую ли, но — принадлежащую им по праву крови, по праву рождения. Многие княжеские роды, ко временам Ивана Грозного утратившие роль самостоятельных прави­телей, ещё в XV веке правили в богатых уделах, а то и больших независимых княжествах. О XIV веке и говорить нечего — те же Шуйские, например, про­исходили от Суздальско-Нижегородских князей, создавших колоссальную державу и даже отбиравших время от времени у Москвы великое княжение Владимирское! Никто ничего не забыл: как предки водили в бой собствен­ные армии, как сами решали вопросы дипломатии, чеканили свою монету, издавали новые законы для подвластных им земель...

А Ванька Московский пришёл и всё забрал!

О, как хорошо, кабы вернулась благословенная старина...

Но благословенная старина сменилась реальностью Московского государ­ства. И монархи всея Руси крутенько обходились со своей роднёй! Власть над землёй они с боем, с натугою, а всё же забрали у рода Калитичей и присвои­ли себе. В боярах больше не видели они вольных дружинников, но лишь слу- жильцев своих. Противны были им вздохи “княжат” о прежней вольности. За­то на землях громадного Московского государства не лютовали татары, грани­цы его оказались под надёжной охраной от любых злых пришельцев, а крова­вые междоусобья, раньше происходившие столь часто, ушли в прошлое.

Какую пришлось заплатить за это цену?

Вся древняя знать, сильные люди, по жилам которых бежала кровь госу­дарей и слуг их, великих воинов, оказалась в утеснении.

Какая доля ей оставалась?

Бороться за то, чтобы “право крови”, “право рода” принесло ей иные бла­га. Ушло “семейное правление” землёй? Ушла возможность быть самостоятель­ными державцами? Ушла возможность “дружинного перехода”? Так пусть же ве­ликий государь московский навеки закрепит за ними право на большие чины и высокие должности у трона своего — пусть даст его тем, кто всё это потерял!

ВЕЛИКОЕ БЛАГО МЕСТНИЧЕСТВА

И государи московские какое-то время признавали: да, древняя аристо­кратия на многое имеет привилегию. Система местничества, передававшая знатным потомкам от знатных предков “родовую честь”, гарантировала им высокие назначения в армии, при дворе, в правительстве или администра­тивных учреждениях.

А не признали бы, так пришлось бы кроить и перешивать державу после страшных мятежей, которые, надо полагать, устрашающей волной прокати­лись бы по всей России. Тут — великое благо местничества, спасшее Россию от большого кровопролития. Местничество — гениальное русское изобрете­ние, оно избавило страну от чудовищной фронды и бесконечных “шляхетских наездов”.

Новый порядок медленно, очень медленно перемалывал старые обычаи. Порою он отступал, как в малолетство Ивана IV, но впоследствии, так или иначе, восстанавливался. Удельная, дружинная старина отступала.

У древних аристократических привилегий могло быть два маршрута.

Либо русской служилой знати удалось бы их упрочить, зафиксировать законодательно (и такие попытки предпринимались не раз), тогда Россия превратилась бы во вторую Речь Посполитую, и соседи разделили бы её между собой, как поступили в XVIII веке с Речью Посполитой Россия, Прус­сия и Австрия.

Либо они постепенно превратились бы в анахронизм, отмерли бы в тече­ние нескольких поколений, лишь только память о временах удельной Руси стёрлась бы в умах.

В конечном итоге реальностью стало второе. На протяжении XVII века, особенно после Великой смуты, наша знать, теряя виднейших своих предста­вителей, понемногу сдавала позиции. Сильный удар нанесла ей отмена мест­ничества, произошедшая при царе Фёдоре Алексеевиче.

РАСА ГОСПОД

Служба теснила род. Способности и заслуги неспешно одолевали “отече­ство”. Процесс этот шёл крайне медленно не только из-за бешеных амбиций аристократии. Нет. Дело было ещё и в том, что сама русская аристократия XV-XVIIстолетий была плодородной почвой для руководителей отличного ка­чества. Знатного человека с детства учили управлять людьми, воевать, рас­считывать тактические и стратегические последствия своих действий.

Вот она — школа воинских побед и государственного управления! Её обеспечивали старшие члены рода младшим. Ремесло командира, судьи, го­сударева советника передавалось из рук в руки, из уст в уста. И эта система “домашнего обучения” прекрасно работала на протяжении двух веков. Арис­тократы приносили русскому знамени победы, а государю — приращение зе­мель. Те самые “жирные бояре”, из которых советские писатели и кинемато­графисты с упоением делали посмешище, отлично держали на своих плечах царство. “Железные наркомы” так уже не умели — навыка не хватало...

Аристократу оставалось самому выучиться служить... Но именно это уме­ние давалось с большим трудом. Аристократ понимал, как приносить победы на ратном поле, знал, как вершить дела в многолюдных городах и обширных областях, освоил навык правильного суда, но гордыня мешала ему склонять жёсткую выю перед государем.

Итак, у этой системы имелся лишь один недостаток: аристократ-управле­нец сам был плохо управляем...

Между тем, ниже аристократии плескалось море незнатных служильцев, жаждавших возвышения и готовых при всяком случае отдать земной поклон монарху, а если надо, то и встать перед ним на колени. Этих кровь возвысить не могла — только служба! Но долгое время они не могли соперничать с ари­стократией по “качеству” своему. Они ведь не располагали ни опытом, ни воспитанием “управляющего человека”. Русская знать XVI века — “раса господ”. Русское дворянство XVI века — стихия исполнителей. Не так уж мно­го по-настоящему даровитых людей могло дать дворянство государю, когда он пожелал отыскать замену хотя бы части управленцев-аристократов.

ОПРИЧНИНА КАК ПОПЫТКА “КАДРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ”

Опричнина представляла собой попытку разрушить старинные права зна­ти радикальным способом. Решить дело просто, быстро, зло. Наскоком, на­храпом. Чуть ли не революция происходила в той общественной сфере, кото­рая требовала кропотливой и неспешной преобразовательной работы.

И...методы проведения этой полуреволюции-полуреформы подвели ца­ря Ивана IV с его помощниками: поставленные цели достигнуты не были.

Прежде всего, те слои русской знати, которые поддержали опричнину, стремились подправить существующий порядок, а не ломать его. Выходцы из этих групп — старинного московского боярства, второстепенной княжеской аристократии — оказались слишком самостоятельными, слишком своемысля- щими инструментами для Ивана IV. Им совершенно не требовалось полное разрушение местнической системы. Их не мог радовать масштабный государ­ственный террор. А неродовитое дворянство, готовое идти гораздо дальше по пути ломки древних устоев и полностью подчиняться велениям монарха, не располагало серьёзными управленческими кадрами.

Что, в сущности, представляли собой Малюта Скуратов, Василий Гряз­ной, Григорий Ловчиков, Булат Арцыбашев и прочие опричные выдвиженцы? Разве годились они на роли воевод, дипломатов, наместников для больших городов? Цепные псы государевы предназначены были для другого. Пытать, резать, вешать, грызть, головы сносить — пожалуйста! Сколько угодно! А вот когда им доверяли серьёзное дело, как доверили, например, Василию Гряз­ному разведку на Степном Юге, верные “исполнители” имели все шансы его провалить. Не из каких-то расчётов, а просто по отсутствию соответствующе­го воспитания, опыта и способностей.

К несчастью, таких одарённых людей, как Безнин и Блудов, среди них на­шлось немного: раз, два — и обчёлся.

Опричнина отнюдь не уничтожила привилегий первостепенной княжеской аристократии. Не привела она к высотам власти и неродовитое дворянство. По­сле её отмены относительно немногие персоны задержались “в приближении” у государя. Главным образом — дельные люди “безнинского” типа. Но во вто­рой половине 1580-х, при царе Фёдоре Ивановиче, последние из них оказались изгнаны с вершин большой политики. Ничего не осталось от опричнины.

Кроме, пожалуй, памяти.

И вот она-то оказалась большой ценностью.

Как будто высокий, могучий человек, не глядя, сунулся с улицы в малень­кую дверь с низкой притолокой и крепко ударился головой. Потирая ушиблен­ную макушку, он всё же заходит в дом, но уже не торопясь и с оглядкой. Так и русская монархия: после опричного “эксперимента” она пошла по верному пу­ти неторопливого выдавливания родовых начал из политического строя России. Опричнина очень хорошо показала: ни в коем случае не нужна новая опрични­на. Малюта прочно вошёл в народную память и остался там болью от ушиблен­ного места, печальным опытом: не надо бы больше нам никаких малют...

УЗКИЙ КРУГ ВЫСШИХ ВОЕВОД

С отмены опричнины до падения Василия Шуйского армиями русских го­сударей безраздельно управляет аристократия. Точнее сказать, примерно 25-30 родов, которым доверяли высшие воеводские посты.

Обстоятельства большой политики то выдвигали один из родов на первый план, то опускали его статус ниже прочих, но местническая система позволя­ла знатнейшим семействам восстанавливать их высокое положение даже по­сле самой страшной опалы. Так что русские воеводы “тасовались”, как карты в маленькой колоде.

“Командармов” назначали из знатнейших Рюриковичей, знатнейших Ге- диминовичей и древних родов боярства, веками служивших Московскому правящему дому.

К числу первых относились князья Шуйские, Одоевские, Пронские, Воро­тынские, Татевы, Ростовские, Оболенские, Долгоруковы, Звенигородские, Хилковы, Ногтевы, Засекины, Хворостинины, Ромодановские.

К числу вторых — князья Голицыны, Мстиславские, Куракины, Трубецкие, Хованские.

Из третьей группы следует назвать Романовых-Юрьевых, Шереметевых, Морозовых, Бутурлиных, Шейных, Плещеевых, Головиных, Колычёвых, Сал­тыковых, Сабуровых и Годуновых.

Минула Смута.

При первых Романовых долгое время ничего кардинально не менялось. Разве что возвысились некоторые новые роды, а старые угасли. Но система в целом сохранилась.

Лишь с середины XVII века местничество начало размываться и к концу столетия ушло в прошлое.

Петр I нашёл ему замену в “Табели о рангах”: теперь до командных высот мог дослужиться и совершенно не знатный дворянин.

Удельному, родовому, героическому, буйному прошлому на смену шло государственное, служилое, размеренно-созидательное будущее. В истори­ческой перспективе маршрут Малюты окажется тупиковым, а маршрут Безни- на — торной дорогой.

Но вот вопрос: а эффективнее ли та система управления, которая осно­вывается не на родовой аристократии, а на службистах? Она привычна совре­менному человеку, однако привычка эта не является аргументом в пользу бо­лее высокого качества.

Да, аристократ был плохо управляем. Но у него было сознание хозяина земли, а не винтика в державной машине. И его готовили к работе генерала, судьи, администратора с самого детства. Вуз и опыт практической работы лучше? Кто знает...

КРОВЬ И ВЕРА

Петр I разрушил ещё одно важное правило, на котором было основано ус­тройство воинской элиты. Оно касалось крови и веры военачальника.

Итак, базовый принцип — незнатный человек не может командовать вой­ском — свято соблюдался до второй половины XVII века. Однако чистокровная русскость от аристократа не требовалась. Принципа этнической чистоты не существовало. Черепа не измеряли.

Так, при Иване Грозном на высокие воеводские посты ставились предста­вители “выезжей” знати. Например, “воеводичи” молдавские. Но чаще — вы­ходцы из татарской, ногайской, северокавказской знати (князья Черкасские, Шейдяковы, Тюменские и т. п.). На Марии Черкасской сам царь был женат вторым браком.

Таким военачальникам, не имевшим порой ни капли русской крови, да­вали в подчинение полки и даже целые армии. Подчиняться им не считалось зазорным, ибо знатность их рода не вызывала сомнений ни у кого.

Вот только при этом от каждого, кто хотел продвигаться в верхний эшелон русской военно-политической элиты, требовали креститься в Православие.

Те же Черкасские (северокавказский род) перешли в Православие, а с те­чением времени и обрусели. Они вообще занимали в России исключительно высокое положение. Более полустолетия — со времён опричнины до падения Го­дуновых — они получали посты самой высшей воинской иерархии. При Василии Шуйском их значение снижается: как уже говорилось, Черкасские были сильны тем, что они — родня второй жены Ивана IV. Но Шуйские принадлежат к Суз­дальско-Нижегородскому дому Рюриковичей, а не к Московскому, для них это родство не столь уж значимо. Впрочем, и при Василии Шуйском князей Черкас­ских не изгнали из военной элиты, лишь понизили их статус: им теперь до­веряли командовать не армиями, а всего-навсего... отдельными полками.

Черкасские даже всерьёз претендовали на русский трон во время Земского со­бора 1613 года, и это никого не удивляло. Давно свои, никаких вопросов...

Таков был фундамент всего государственного строя России со времён Ивана III Великого и до Алексея Михайловича. Верность Православию всегда и неизменно ставилась выше, нежели верность крови, то есть принадлежно­сти к тому или иному народу.

А как же было с теми выезжими аристократами, которые не желали пере­крещиваться?

Их ожидала куда как менее завидная судьба.

Татарские “цари” и “царевичи”, иными словами — чингизиды, на службе у русских государей возглавляли небольшие контингенты своих единоверцев — служилых татар. Кроме того, их время от времени номинально ставили коман­дующими в действующей армии, но реальной власти не давали. Фактически “командующие”-чингизиды служили своего рода “украшением” русского вой­ска. На Востоке, да и в Восточной Европе династия Чингисхана пользовалась высоким авторитетом. Эту кровь считали “высокой”, “царской”. Россия не ста­ла исключением. Чингисов род почитали и у нас. Русское командование пре­вращало “карманных” чингизидов в своего рода “выставку достижений народ­ного хозяйства”. Участие подобной персоны в каком-нибудь походе призвано было нагнать страху на соседей и лишний раз показать могущество русского государя: раз уж ему сами чингизиды служат, то он могуч!

Но при всём при том, некрещёных представителей выезжей знати, будь они хоть сто раз Чингисова рода, не допускали на заседания Боярской думы! Да и руководили русскими армиями не номинальные командующие, а вполне реальные царские воеводы, формально числившиеся в том же войске “честию ниже” чингизидов. Один из служилых “царей”-чингизидов, Семион Бекбула- тович, всерьёз рассматривался как претендент на русский престол, когда род Московских Рюриковичей пресёкся. Но в числе претендентов на трон он ока­зался только после того, как принял Православие: некрещёный царь, некре­щёный воевода — нонсенс для Московского царства.

Можно сказать со всей определённостью: нерусским московское прави­тельство могло довериться, неправославным — никогда! Эта политика прово­дилась с крайней жёсткостью. Отступления не допускались.

Когда сей принцип начал ломаться?

Довольно поздно: в середине — второй половине XVII века. А именно в тот момент, когда московское правительство решило сделать ставку на формиро­вание “полков нового строя”. Иными словами, армии европейского образца.

И раньше Москве служили офицеры-наёмники: шотландцы, голландцы, французы. Любили у нас нанимать на службу итальянских военных инжене­ров, немецких лекарей, датских мореплавателей... Представление о том, что до Петра I Россия отгораживалась от Европы, неверно. У нас с честью прини­мали западных специалистов, торговали с половиной европейских стран, на­ладили постоянное дипломатическое общение с англичанами, немцами, дат­чанами и т. п. Не существовало в ту пору никакого “железного занавеса”. Но как в XVI, так и в первой половине XVII века присутствие иноземцев в рус­ской армии было ничтожным. Десятки, в лучшем случае, — сотни бойцов. Ни­чего значительного.

А вот в середине XVII столетия положение стало меняться. Царь Михаил Фёдорович начал, а его сын, царь Алексей Михайлович, поставил на массо­вую основу устроение пехоты и конницы, вооружённой по-европейски, ис­пользующей европейскую тактику и проходящей европейское обучение. Тог­да, именно тогда России понадобились в изрядном количестве западные офицеры высокого ранга, притом не на временную службу, а навсегда. Что­бы они могли учить русские “полки нового строя”, руководить ими в бою, пе­редавать опыт русским военачальникам.

Так появились в русской армии полковники и генералы, взятые на службу из Западной Европы. Им позволялось сохранять их веру. Притом католиков старались не брать, чаще имели дело с представителями разных деноминаций протестантизма. Любопытно: задолго до Петра I в Немецкой слободе, на ок­раине Москвы, появились три протестантских церкви, но католический храм позволил возвести только Пётр Алексеевич, да и то далеко не сразу. Католи­ков недолюбливали, поскольку опасались, что те станут помогать старому зло­му врагу России — Польше. И на то имелись самые серьёзные основания...